обрывах белели красивые дома. По фиорду навстречу шли две легкие яхты; косые паруса их четко от­ражались в синей воде. Потом - огромный океанский корабль “Сена” под французским флагом. На верхних палу­бах виднелись люди, маленькие, как куколки, перед величавой громадиной корабля. Ка­мен­ный низкий остров показался впереди. Вот он ближе, ближе, - уже видны каменные стены на ост­рове, и со стен глядят жерла пушек. Учитель Нордаль протянул руку вперед, к острову:

- Вот крепость. Она защищает подступ к нашей столице.

Роа,льд посмотрел сначала на учителя, потом на остров, что-то прикинул в уме и спро­сил:

- Почему же пушки смотрят во все стороны? Разве неприятель может пробраться и отсюда?

Он показал назад, к городу.

- Это сделано на случай обхода. Непри­ятель может пробраться и с тыла. Смотрите, как грозны эти стены и эти орудия.

Мальчики присмирели, молча рассматривая стены и пушки.

За крепостью фиорд стал узким и извилистым, как ползущая змея. Потом расширился опять. Справа его окружали горы. Открытое море завиднелось вдали, еще неясное, спрятанное в утреннем тумане.

Три шкуны с белыми парусами плыли под берегом, а самой серединой фиорда шел оке­анский паро­ход с двумя трубами. И шкуны и пароход направлялись к маленькому городку, белые улицы которого расположились на берегу справа.

Пароход, на котором ехали мальчики, быстро пересек фиорд и подошел к городской пристани. Оке­анский пароход опередил его и остановился у соседнего мола. Он казался великаном среди рыбачьих шкун и пароходи­ков. Шумной толпой школьники пошли по каменной набережной. Учитель Нордаль в темной шляпе шел среди них, а его помощ­ник Кнутсен - позади всех. Учитель показал на город, на мол, на море.

- Итак, друзья мои, мы в Тонсберге, са­мом старом городе Норвегии. Этот город основан еще задолго до нашей столицы Хри­стиании. Смотрите, сколько. кораблей стоит у набережной. На них норвежцы хо­дят на рыбные, звериные, китобойные промыслы. Сейчас мы обойдем всю набережную и по­смотрим, что делается на этих судах.

 

Набережная в этот час уже была полна на­роду. Вдоль нее в два и три ряда стояли суда с высокими бортами и с очень высокими кор­мами и пандусами. На мачтах висели свернутые паруса, кое-где паруса лежали на палубах. Просмоленные веревочные лестницы и реи протянулись между мачтами, как черная пау­тина. У всех парусников на верхушке перед­ней мачты виднелись бочки. Эти бочки боль­ше всего за­нимали мальчиков.

- Для чего они так высоко подвешены?

- Вы не знаете, для чего бочки н мачтах? - спросил учитель. - Когда корабль входит во льды, капи­тан забирается в эту бочку и в подзорную трубу осматривает гори­зонт, не видно ли где зверя, или не по­кажется ли где фонтан кита. Из бочки ему видно далеко вокруг. Кстати, матросы называют бочку “во­роньим гнездом”.

Роальд не отставал от учителя ни на шаг, ловил каждое его слово.

В этом городе он был впервые. Но такие суда он видел множество раз. И все-таки они волновали его всегда по-новому. Корабли! Капитан! Матросы! Есть смелые люди, кото­рые плавают на этих кораб­лях в дальних океанах, бьют китов, моржей, тюленей, ловят рыбу ...

- А вот и матросы! - крикнул один мальчуган и показал на трех человек, кото­рые по длинным дос­кам катили большую бочку с парусника на берег.

Роальд пристально посмотрел на них. Ему всегда казалось, что матросы, которые пла­вают в Ледо­витом океане, похожи на богатырей. В них должно быть что-то необыкновен­ное, они совсем не такие, как остальные люди. А тут - матросы, как матросы. На них были надеты засаленные рубахи с откры­тыми воро­тами, кожаные брюки и высокие, неуклюжие сапоги. Лица у них были обветренные, обож­женные солнцем. И ничего в них не были геройского.

- Откуда же они пришли? Неужели из Ледовитого океана? - чуть удивился Роальд.

 

Матросы в это время подкатили бочку к деревянному навесу, что был на каменной набережной, ус­тановили ее рядом с другими бочками и пошли назад, к мосткам. Учитель остановил их:

- Что вы разгружаете?

- Китовый жир, ­отрывисто ответил матрос и коснулся рукой своей фуражки, здороваясь.

 

- Откуда вы пришли?

 

- Со Шпицбергена. Он опять коснулся рукой фуражки и побежал по мосткам.

 

- Вот видишь, ­обратился учитель к Роальду, - этот корабль охотился на китов.

- Тогда ... где же их капитан?

- А вот и капитан.

Учитель указал на толстенького бритого человечка, сходившего по мосткам на набережную. Капи­тан был одет в красивую куртку с золотой нашивкой на рукаве.

-         А я думал ... - забормотал Роальд.

Учитель живо повернулся к нему:

- Что ты думал?

      - А я думал, что капитан высокого· роста, очень сильный ...

      Учитель улыбнулся, мальчики засмеялись.

 

- Ты, должно быть, думал, что все матросы и капитаны похожи на древних викингов, как у нас ри­суют их в книжках? А вот видишь, они самые обыкновенные люди, хотя и охотятся на китов и моржей.

Громко перекликаясь, мальчики пошли дальше. У каждого корабля шла суета. По мосткам на тачках матросы свозили на набе­режную кипы тюленьих шкур, дурно пахнув­ших. В одном месте небольшой горкой ле­жали огромные шкуры с белыми клыками,­ это была добыча охотников на моржей.

 

Вся гавань была полна запахом рыбы и ворвани. Множество чаек с пронзительными криками носилось над мачтами кораблей. Вода возле набережной была покрыта масля­нистыми пятнами и казалась совсем грязной. С моря дул ветер, шли маленькие волны. Ве­тер тихо гудел в реях и мач­тах, будто звал куда-то вдаль, на простор.

 

Роальд плелся в хвосте позади толпы школьников. Он внимательно осматривал каждый ко­рабль. Казалось, его все занимает: и кораб­ли, и люди, и сама набережная, и вол­ны, что бились в ка­менный берег.

Издали товари­щи кричали:

 - Роальд! Амун­дсен! Не отставай.

 

Он догонял их, несколько минут шел вместе, потом останавливался во­зле какогo-нибудь якоря или каната,  или старой рассохшейся шлюпки, осматривал их со всех сторон и опять забывал о своих това­рищах.

С набережной школьники пошли в город. Роальд подошел к учителю.

- Позвольте мне остаться в порту, я хочу, посмотреть, как здесь работают.

- И я, и я хочу остаться! - закричало несколько голосов.

Учитель переглянулся со своим помощником.

- Что же, вы, может быть, останетесь с ними? Мы пойдем в музей. К полудню будьте в главной школе, там мы встретимся.

Толпа разделилась: одни пошли с учителем к городу, а другие, с Кнутсеном, повернули назад - к той пристани, где стоял пароходик, на котором, они приехали из Христиании. Мальчики теперь шли медленно, подолгу останавливались возле каждого судна, напряженно осматривали суда и людей, кото­рые на них работали.

“Хорошо бы вот так же, как эти люди, пуститься в далекий океан, бороться с бурями, со льдами, - хорошо быть матросом!” подумал Роальд, остановившись и всматриваясь в даль. По морю один за дру­гим шли три белых парохода, и черные хвосты дыма далеко протянулись от них.

- Ты кем, Роальд, будешь? - спросил Кнутсен.

 

Роальд вздрогнул, будто подслушал кто его тайные мысли. Он посмотрел на Кнутсен и ответил твердо:

- Я буду моряком.

 

“Ты будешь доктором…”

 

Дверь в комнату тихо отворилась. Мать подняла от шитья голову, посмотрела, кто входит. На пороге стоял Роальд. Его глаза светились. Он радостно улыбался матери. Но, посмотрев на нее, вдруг смутился: он заметил в ее глазах слезы. Его улыбка мгновенно про­пала.

- Ты опять плакала, мама? - недовольно пробормотал он.

Мать склонила голову к шитью, - ей не хотелось, чтобы сын видел ее слезы, - и, не поднимая глаз, спросила глухим голосом:

- Проводил?

- Проводил, - ответил Роальд. - Уже накрапывает дождь. Брат испугался, что испор­тит свою новую шляпу, и побежал быстро, как заяц по огороду.

Роальд хотел шуткой развеселить мать, но мать еще ниже склонилась к шитью, и маль­чик услыхал приглушенный всхлип. Он вы­прямился.

- Ну, мама, не плачь же! Все время только слезы и слезы.

Мать дрожащим голосом откликнулась:

- Я не плачу. Ну что ж. Раз так надо, пусть уходит. Все сыновья ушли. Будут теперь скитаться по свету. Ты остался последний. Как они будут жить?

Роальд ответил бодро:

- Хорошо будут жить. Они будут рабо­тать, служить в конторах. Я тоже скоро буду работать. Мне уже четырнадцать лет.

Мать отрицательно покачала головой.

- Ты еще не скоро будешь работать. Ты должен много учиться. Ты ведь знаешь, я хочу, чтобы ты был доктором.

Мальчик сел против матери за стол, поло­жил руки на скатерть, наклонился, из-за лампы всматрива­ясь в лицо матери.

- Но, мама, я же тебе говорил, что я буду моряком.

- Нет, ты будешь доктором. Я не хочу, чтобы и ты покинул когда-нибудь меня. Ты видишь, у меня уже никого не осталось, кроме тебя. Если ты будешь моряком, ты часто будешь уезжать на месяцы, может быть на годы, и я тебя не увижу, буду о тебе беспокоиться и плакать.

По лицу мальчика пробежала тень. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Прежде он всегда много и долго спорил с матерью. Вот уже два года, как он твердил ей: “Буду моряком, буду”, но с тех пор, как умер его отец (а это случилось год назад), он перестал спо­рить с матерью. Мать .теперь часто плачет, не может примириться со смертью отца - у нее только горе и горе.

Вот сегодня ушел от нее сын Леон, ушел искать самостоятельную жизнь, остался толь­ко он с ней, Роальд, и он не хочет огорчить свою мать.

Мать немного успокоилась, подняла голову от шитья, взглянула на сына и сказала тихонько:

- Да, мальчик, ты будешь доктором. Пройдет еще немного лет, шесть или во­семь, - не знаю, но ду­маю, что не больше, ­- ты кончишь университет, мы поселимся с тобой где-нибудь на тихой улице, может в Хри­стиании, а может быть уедем куда-нибудь к океану, например в Берген. Мы будем жить спокойной жизнью. Ты будешь служить в больнице, тебя будут знать и уважать во всем городе как хорошего доктора, я буду ждать тебя со службы каждый вечер, и мы будем долго разговаривать с то­бой. Ночью тебя бу­дут куда-нибудь вызывать к больным, ты бу­дешь уходить, а я буду слушать, не идешь ли ты домой…

Мальчик откинулся на спинку стула, полузакрыв глаза.

“Доктор?” Он представил себе, как живет их сосед, доктор Леви, седой, кашляющий старик с сине­ватой бородой. Он всегда угрюм, всегда в черном сюртуке, глаза у него такие, будто он недоволен всем миром. Доктор Леви живет постоянно на этой вот улице, никуда не ездит, летом и зимой он одинаков. Мальчику представилось: он так же будет ходить, опи­раясь на палку, зимой и летом по одной и той же улице и только менять будет летнюю шля­пу на зимнюю шапку и черный сюртук на шубу с мохнатым воротником, как меняет их доктор Леви.

“Нет, нет, не хочу быть доктором”, решил он про себя.

- Мама, расскажи о Борге.

Мать опять глянула на него из-за лампы.

- О Борге? Что это тебе вспомнилось сегодня?

Мальчик давно уже заметил: достаточно матери напомнить о Борге, она сразу станет веселой.

- Просто я люблю, когда ты рассказываешь о Борге. Я там родился?

- Да, ты там родился. Но ты не можешь помнить ничего, потому что мы тебя увезли оттуда, когда тебе было только три месяца. Там мы хорошо жили. Там родились и вырос­ли все твои братья. Отец всю жизнь мечтал о том, как он будет жить в столице. Вот ви­дишь, мы пере ехали в Христианию, и здесь мы неплохо жили, пока не умер твой отец. Ты мальчик прилежный, все учителя говорят об этом. Я теперь должна сделать все, чтобы ты после средней школы поступил в университет.

Мать говорила тихим, усталым голосом.

Роальд закрыл, глаза, задумался. В окна барабанил дождь, ночь уже надвинулась. Мать долго говорила, какая хорошая потечет у них жизнь, когда Роальд станет доктором.

Роальд положил руки на стол, под руками у него лежала книга о море, он не слушал, о чем говорила мать, - он думал о своем.

Мать раз-другой посмотрела на его за­крытые глаза и сказала:

- Ты уже спать хочешь? Иди к себе.

Роальд сразу стряхнул с себя сон, поднял­ся бодро, простился С матерью и пошел к себе.

Его комната очень мала, она похожа на каюту, ту самую, что он видел на пароходе в Тонсберге. Не зажигая света, он подошел к окну и остановился. Дождь все еще бараба­нил по стеклам. Однообразно шумели де­ревья за стеной, где-то недалеко слышался звон, - то били башенные часы: раз, два, три ... пять ... десять ... В соседнем дворе у док­тора Леви залаяла собака: так собака лает каждый раз, когда приходят звать доктора к больным. Роальд представил: вот так же он будет жить, в таком же доме, как доктор Леви. В сумерках доктор вернулся домой, лег спать. Сейчас стучат в калитку, лает собака,­ кто-то пришел звать его, - доктор будет вор­чать и кашлять и в, глухую ночь по темной улице пойдет куда-то ...

А Роальд вот с самого того дня, как впер­вые побывал в Тонсберге, думает только о море и моряках. Ему уже снятся наяву океа­ны, моря, киты, моржи и тюлени, - он едет далеко на охоту ... “Нет, доктором я не буду ... Пусть мама немного погорюет, а доктором я все-таки не буду! .. ”

 

Приключения Джона Франклина

 

Был праздник. Роальд не выходил из дому. Он с утра заперся в своей комнате, не завтра­кал, хотя было уже двенадцать часов дня. Мать подошла к двери, постучала.

- Роальд, ты спишь?

Из-за двери бодрый голос ответил:

 - Нет, мама, я не сплю.

- Что же ты делаешь?

- Я читаю.

- Иди завтракать.

Роальд появился на пороге в зеленой до­машней куртке. В руках у него была толстая книга. Его глаза были широко открыты, и он в упор смотрел на мать, на накрытый стол, будто удивлялся, как он мог попасть сюда. Его волосы были растрепаны, ворот рубашки расстегнут.

- Но посмотри, Роальд, в каком ты виде! - с укором сказала мать.

- А что?

- Причешись и застегнись. Нельзя быть таким растрепой.

Роальд, все еще будто не проснувшийся, застегнул ворот, ладонью пригладил волосы, положил книгу на стол. Мать пододвинула ему стакан кофе. Одной рукой Роальд взялся за стакан, а другой открыл книгу. Мать возмущенно сказала:

- Перестань же читать, сначала позавтракай.

- Я сейчас, мама, только вот полстранич­ки еще.

Его глаза торопливо побежали по строч­кам.

Мать сама закрыла его книгу. Роальд торопливо принялся пить кофе.

- А что у тебя за книга?

- Приключения Джона Франклина.

- Опять моряки?

- Да, моряки.

- Ох, эти моряки! Они вскружили тебе голову. Ты, кажется, только о них и думаешь. Пора перестать быть маленьким мальчиком.

- Почему, мама, маленьким?

- Тебе уже надо задумываться о твоей будущей жизни. Ты не моряком будешь, а доктором.

- А может быть, буду моряком?

- Ну что такое моряк? Это бедняк и человек, каждый день рискующий своей головой. Я хочу, чтобы ты жил спокойной жизнью.

Роальд исподлобья посмотрел на мать,­ ему не хотелось спорить, и некогда было. Он торопливо допил стакан и, захватив книгу, опять побежал в свою комнату.

Уже на ходу он открыл нужную страницу, положил книгу на стол, уперся глазами в строчки, машинально отыскивая стул, чтобы сесть.

“Третью неделю шла борьба корабля со льдами. В темную ночь, когда свирепствовала буря, корабль вдруг затрещал, льды надвинулись на самые борты, сжали. Точно ружейные выстрелы раздались внутри корабля, - то ло­пались переборки и бимсы. Вода хлынула в трюм, и люди уже были бессильны спасти корабль. На палубе и в трюме раздались крики:

- Спасайтесь!

Множество ног затопало в темноте, При свете факелов люди начали сгружать с кораб­ля прямо на лед лодки, ящики и бочонки со съестными припасами, кипы одежды. Им нуж­но было спасти себя. Всю ночь бушевала буря и всю ночь трещали льды, и, когда настало утро, люди увидели, что от их корабля остались только раздробленные бревна да валявшиеся на льду мачты со спутанными вантами. Но вдали, к счастью, виднелись черные бере­га, покрытые на вершинах синим льдом и сне­гами. Люди потащили на себе лодки и продо­вольствие к берегу через взломанный лед. Они все дрожали от холода, они сгибались от усилий так, что почти касались грудью льда.

Два дня им понадобилось для того, чтобы добраться до берега.

На этом пути четыре человека провали­лись под лед, товарищи не поспели к ним на помощь, льды сомкнулись над их головами, похоронили их в океане ...

Мало радости ждало их на суше. На тыся­чу километров здесь не было человеческого жилья; только оледенелый камень и ледяная пустыня. Где-то далеко к югу, может быть, в тысяче километров отсюда, были фактории американцев, но, чтобы добраться до них, нужны недели и месяцы, а у людей в обрез было пищи и очень мало одежды. Но силен человеческий дух и сильна воля. Джон Франклин собрал всех своих спутников, всех обод­рил. Он сказал, что надо, не останавливаясь, идти к югу, скорей, скорей, пока есть еще сила и не наступила глухая полярная ночь.

Ободренные его словами, люди пошли к югу. Они тащили на себе лодки, поставленные на самодельные сани. В лодках у них были скудные запасы пищи и оружие. Дни станови­лись короче и короче, ветер дул с севера, снег хлестал, пронизывая до костей. Каждый вечер люди устраивали стоянку, прятались от ветра под лодки, а на рассвете снова пускались в путь.

К концу второй недели у ни вышли все запасы их скудной пищи. В ночь с пятницы на субботу на стоянке умерли от голода и холо­да два матроса, и эти две смерти привели всех в отчаяние. Всем захотелось лечь и не вставать, ждать смерти. Но утром Джон Франклин в определенный час поднял всех на ноги, и опять весь отряд двинулся к югу. В поне­дельник вдали увидели хижину, сделанную из бревен, выброшенных морем. Весь отряд при­ободрился. Все подумали, что в хижине жи­вут люди. Здесь можно найти теплый приют и пищу. Они бегом побежали к хижине. Они напрягали последние силы. Вот хижина бли­же, ближе... Дверь открыта, окно выломано. Хижина была пуста. Только летом в ней жили индейцы, и по всему было видно, что уже дав­но они покинули хижину, ушли на юг. Они не оставили здесь ни пищи, ни дров. Только у одной стены валялся скелет белого медведя с засохшими кусочками мяса. Люди жадно кину­лись к скелету, каждый хотел скорей попро­бовать этого мяса, но Джон Франклин остано­вил их, взял сам мясо и разделил его между всеми поровну.

Эту ночь несчастные путешественники про­вели в хижине, утром опять пошли дальше, но к исходу второго дня у них опять не было ни крошки пищи. На каждой стоянке умирали матросы, умирали без ропота и жалоб. Джон Франклин шел впереди всех, ободряя, как мог, обещая скорое избавление...

На одной стоянке матрос Джемс снял са­поги со своего умершего товарища, отрезал ножом длинный ремень от голенища и стал жевать. Глядя на него, другие матросы тоже резали сапоги, жевали кожу. Сам Франклин отрезал ремни от своих сапог... Жевали все, чтобы как-нибудь утолить нестерпимый го­лод”.

Роальд поднял голову от книги. Как? Са­поги, свои сапоги люди съели? Он посмотрел под кровать, где у него стояла пара крепких кожаных башмаков. Вот люди взяли, может быть, такие же сапоги и жевали их. Так не хотелось им умирать от голода! Роальд взволнованно поднялся со стула, прошелся по комнате... Три шага в одну сторону, три шага в другую. Он представил, как люди идут по темной ледяной пустыне, свирепый ветер хлещет им в лицо, а люди идут неутомимо. Они падают от усталости и истощения, они умирают на стоянках, они едят собственные сапоги. Жа­жда знать и видеть, что находится далеко за Полярным кругом, пригнала их сюда. Во имя науки они пошли на такое мученье... И вот они погибают.

Роальд взволнованно остановился пред окном. Весь сад был залит солнцем. Небо сияло, глубокое, как море. Джон Франклин ушел вот от такого же города, и матросы ушли из городов, где тепло, где светит ласковое солнышко, ушли к вечным полярным льдам, где ждет их страшная мука и гибель. Они хотели все знать все видеть, они хотели обогатить науку, они отказались от удобной жизни в больших городах ... Они погибают, но что может быть прекраснее смерти полярного путешественника? Испытать величайшие лишения, погибнуть во имя науки!

Роальд опять посмотрел на свои башмаки мог ли он подумать, что голод заставляет людей есть собственные башмаки? Он представил себе голодных, измученных людей, доведенных до отчаяния, и еще быстрее заходил по комнате. Туда бы, скорее к ним, он шел бы с ними, он испытывал бы все эти лишения сам, он держался бы мужественно, всех бы ободрял, всем бы помогал...

- Я буду полярным исследователем! - ­вслух сказал он и выпрямился, сияющий, будто нашел наконец то, что долго искал.

 

Все – к одной цели!

 

“Как же быть с мамой?” снова и снова задавал себе вопрос Роальд. Книгу Джона Франклина он перечитал множество раз. Он знал наизусть те места, где говорилось об ужасных страданиях и, гибели славной экспедиции.

И - странно - эти страдания его влекли, он все тверже укреплялся в мысли:

“Я буду полярным исследователем”.

И только мысль о матери его беспокоила. Что скажет мать, когда узнает, что ее Роальд будет не только моряком, но и полярным исследователем? Моряк еще туда-сюда: опас­на его жизнь, много моряков погибло в бес­крайных просторах морей и океанов, но ведь многие из них доживают и до глубокой старости, мирно проводя свои последние дни где-нибудь в тихом городке, в кругу семьи... Может быть, рано или поздно мать примирилась бы с тем, что ее Роальд будет моряком.

Но никогда она не примирится с мыслью, что ее сын будет полярным исследователем. Она сама читала книги, в которых говорится об экспедициях, что отправлялись за Полярный круг и исчезали бесследно, навеки ...

Нет, нет, она захворает от одной мысли, что ее сын подвергнется когда-нибудь таким лишениям и опасностям.

“Не надо ничего говорить ей, до поры до времени. Когда я буду большим и самостоя­тельным, тогда скажу. Может быть, мама не с таким горем примет эту весть, как она при­няла бы сейчас. Не надо ее беспокоить раньше срока. Пусть она ничего не знает. Пусть ду­мает, что я буду таким же доктором, как скуч­ный сосед Леви. А самому можно и надо го­товиться... ”

Так на два русла разделилась жизнь юного Роальда Амундсена.

Попрежнему он учился, как учатся все мальчики: каждый день аккуратно ходил в школу, дома готовил уроки, и мать и все учи­теля считали его самым прилежным учеником. А тайно он стал исподволь готовиться к дале­ким опасным путешествиям по неизведанным полярным странам. И эта тайная работа по­глощала все его мысли. Ученью же он отда­вал только самое-самое необходимое время.

Были у него товарищи в школе. Генрик Петерсен был самый верный и преданный из них. Вместе мечтали они, как сделаются моря­ками. И те первые дни, когда Роальд только что пришел к своему решению стать полярным исследователем, ему очень хотелось погово­рить с Генриком об этом. Но подумал: Генрик когда-нибудь может прийти к ним, Амундсе­нам, может заговорить с Роальдом при матери о его планах, и тайна будет выдана, мать за­беспокоится, заплачет. Нет, лучше не гово­рить. Никому не говорить. Недаром есть норвежская пословица: “Настоящее большое дело делается в тайне”. А разве его дело не будет большим.

Итак - тайна! Тайно готовить себя к вели­ким завоеваниям.

И вот с тех дней весь свой путь Роальд наметил твердо. Всё - к одной цели!

Книга о путешествии Джона Франклина стала его настольной книгой. Первые недели он даже носил ее в школу в своем ранце между учебниками. Та первая книга, что он прочел, была из библиотеки. Ее пришлось вернуть. Он купил себе такую же, чтобы она всегда была с ним. В книге, на отдельной странице, был помещен портрет Франклина. Роальд вырезал его из книги, вставил в раму, повесил у себя над столом, чтобы великий путеше­ственник, погибший во льдах, был всегда перед его глазами.

Дни шли за днями, недели за неделями. Роальд с головой погрузился в книги о путе­шествиях.

Давно-давно, целые тысячелетия, люди плавают по морям и океанам. А все-таки земля и теперь еще лежит перед ними мало исследо­ванной. Никто не знает, что находится на Северном и Южном полюсах, никто не знает, можно ли пройти на корабле вдоль северных берегов Америки, от Баффинова залива до Берингова пролива, или вдоль северных бере­гов Европы и Азии, от Белого моря до того же Берингова пролива. Места за Полярным кругом на географической карте остаются белыми.

И вообще, как недавно люди стали узна­вать землю!

Только четыреста лет назад каравеллы Христофора Колумба перешли впервые через Атлантический океан и открыли Америку.

И только три века с небольшим назад Васко да Гама ощупью прошел вокруг берегов Африки, а другой путешественник, Америго Веспуччи, впервые обошел вокруг берегов Америки.

А таинственные области вечных льдов на севере и на юге еще долго оставались под по­кровом неизвестности.

Два века назад корабли Кабота, Баренца, Гудзона и многих других путешественников робко приблизились к кромке вечных льдов и отступили, чувствуя себя бессильными.

И только в XVIII и в первой половине XIX века люди, отыскивая новые торговые пути и неудержимо стремясь к знанию, начали проникать все дальше и дальше в область веч­ных льдов севера и юга.

Фиппс и Франклин исследуют Шпицберген (Свальбард), Норденшельд проходит вдоль северных берегов Сибири, Скоресби изучает восточные берега Гренландии, Баффин - се­верные берега Америки... Все больше моряков-исследователей идет в полярные страны, ­они терпят лишения, они гибнут, но мало-помалу срывают завесу с таинственных стран.

И, погружаясь глубже в книги, Роальд Амундсен узнавал все ближе и ближе этих отважных людей.

Кто они? Чем они отличаются от других людей?

Они смелы. Они решительны. Они вы­носливы. Они обладают железным здоровьем. Они неприхотливы. Они не боятся лишений, голода и даже смерти. Их воля крепка, как сталь.

И невольно Роальд сравнивал себя с ними. Что он? Он слаб здоровьем, он ворчит иногда, если мать даст ему плохой обед, он изнежен. Как много надо работать над собой, чтобы приготовить себя к трудам и лишениям! И Роальд, в тишине, в тайне, все взвешивал, обсуждал и мало-помалу выработал себе тот образ, на который он, Роальд, должен быть похож, чтобы с честью носить имя полярного исследователя.

Здоровье! Где у него здоровье? Он такой же, как все мальчики, все те, кто хотят стать докторами, адвокатами, бухгалтерами.

Воля? Нет у него воли: сегодня он решит одно, а если появится препятствие, он тотчас отступит.

Надо переделать себя всего!

Знания? Нет у него и знаний, чтобы по настоящему работать для науки. Все великие путешественники были одновременно и боль­шими учеными.

Итак - здоровье, воля, знания!

Таким путем шла мысль юного Амундсена.

И, поставив себе ясную цель, он начал работу над собой.

 

Человек сильной воли

 

Он как будто вел себя попрежнему. С сум­кой, набитой учебниками, каждое утро он шел в школу, он отвечал уроки учителям, он был всегда ровен и спокоен. Правда, в перемены он никогда не оставался в душном классе, он бежал на широкий двор, возился с товарища­ми. Прежде он не любил футбола, ныне он пристрастился к нему. Хоть пять минут, хоть десять - он играет напористо и с увлечением. Футбол лучше, чем всякая другая игра, укреп­ляет мускулы ног, а крепкие ноги для поляр­ного путешественника - прежде всего.

 

Попрежнему он много читал. Он завел себе тетрадь, в которую вписывал опыты всех по­лярных путешественников: как они были оде­ты и обуты при походах через льды, что ели, на чем везли свое снаряжение, как вели науч­ные наблюдения.

 

Кропотливо, строчка за строчкой, вписы­вал Роальд эти сведения в свою тетрадь.

 

Между тем наступила уже зима. В постоян­ных усердных занятиях Роальд почти не замечал, как бежало быстроногое время.

 

Время тянется долго только для ленивых и нетерпеливых. А Роальд ни одной частицей своего тела не был ленив.

 

С конца ноября горы вокруг Христиании покрылись снегами. Ударили холода.

 

Перед окном своей комнаты, с наружной стороны, Роальд повесил термометр. Морозы стояли небольшие - в пять-шесть градусов. Лишь однажды термометр показал двена­дцать градусов. “Ого, сегодня холодно, - ре­шил Роальд, увидав через - окно, как низко стоит ртуть, - надо одеться потеплее”. Он по­вернулся от окна, чтобы скорей одеваться. Вдруг у него мелькнула мысль: “Это же совсем пустяковый мороз против тех морозов, что бывают там, за Полярным кругом. Какой же я буду полярник, если теперь боюсь мороза в двенадцать градусов? Я должен приучить себя, чтобы переносить такой мороз неза­метно”.

И с этого утра он начал исподволь при­учать себя к морозам.

В легкой куртке он ходил в школу, не но­сил перчаток, чтобы закалить свои руки. Утром и вечером он обливался холодной во­дой со снегом. Все у него направлено было на то, чтобы сделать свое тело сильным и вынос­ливым ...

Как-то поздно ночью, готовясь спать, Ро­альд подошел к своей постели, снял одеяло, поправил простыню и подушку. “А как при­дется спать там? - подумал он. - Ни поду­шек, ни матраца, ни простыни не будет. И хо­лодно. А я привык спать удобно и в тепле”.

Он что-то прикинул в уме, тихонько вышел в переднюю (весь дом уже спал), принес свое теплое пальто, что бесполезно висело на ве­шалке, положил его на кровать поверх одеяла Потом он открыл окно, - холод хлынул в комнату. Роальд торопливо потушил лампу разделся, юркнул под одеяло. “Вот так... хоть сколько-нибудь похоже на те ночлеги”. Из­-под одеяла высовывался только его нос.

Так проспал он первую ночь с открытым окном.

Рано утром мать постучала в его дверь.

- Роальд! Что у тебя происходит?

 

Роальд торопливо поднялся на кровати холод тотчас прохватил его от головы до пяток.

- А что, мама?

- Почему так дует из-под твоей двери?

- Я отворил окно.

- Затвори скорее,  вся квартира выстыла.

Роальд затворил окно, стал одеваться, дрожа от холода и стараясь побороть дрожь. “Я не имею права мерзнуть. Я не должен мерзнуть. Мне тепло!” внушал он себе мысленно.

       За завтраком мать, кутаясь в теплый платок, сердито выговаривала ему: нельзя так вымораживать квартиру. Роальд, улыбаясь, отмалчивался. А вечером, перед сном, прежде чем отворить окно, он положил под дверью коврик, свернутый трубкой, чтобы холод не проходил в другие комнаты.

       Утром опять мать заметила: из комнаты Роальда дует, как со двора. Опять был разговор:

       - Почему ты отворяешь окно на ночь?

       - Я хочу привыкнуть к холоду. Холод  укрепляет.

- Ты же простудиться можешь.

- Вот я и хочу закалить себя, чтобы не простуживаться.

       Мать сердилась, уговаривала. Роальд стоял на своем: каждую ночь его окно оставалось открытым, в мороз, в снег – все равно.

       “А как передвигаются там путешественники?  Только на лыжах. Лыжи, лыжи, лыжи…”

       На лыжах он ходил уже давно, - все мальчики и девочки в Норвегии ходят на лыжах. Но это была просто детская забава. Теперь Роальд решил сделаться лучшим лыжником во всей Хрисиании.

На первые же деньги, что дала ему мать на расходы, он купил себе отличные лыжи, палки, и увлекательная работа началась: он смотрел на лыжи как на работу.

Неуклюже, неловко ходил он первые дни. Но чего не победит сильная воля!

Роальд пользовался каждым свободным днем, чтобы ходить на лыжах. И с каждым днем он ходил уверенней и лучше. Он при­сматривался, как ходят опытные лыжники, хо­дил с товарищами, которые уже умели хоро­шо бегать на лыжах.

В свободные дни, с мешочком за плечами, он с утра отправлялся в горы и возвращался только поздно вечером, уставший, но доволь­ный своими успехами.

К апрелю он уже был настоящим лыжни­ком - неутомимым, закаленным. Он мог про­ходить без отдыха два десятка километров.

Еще в переломе зимы, как-то вечером, в библиотеке, куда Роальд заходил, чтобы по­читать в журналах о происшествиях, он вдруг увидел в одном журнале статью “На лыжах через Гренландию”.

У Роальда задрожали руки. Гренландия? Лыжи? Вот куда бы он отправился с востор­гом. Он с волнением принялся читать статью. Молодой ученый Фритьоф Нансен хочет прой­ти на лыжах через ледники Гренландии! На корабле он доедет до восточного берега этого мертвого острова, на лодке пробьется через плавучие льды, что окружают берег, подни­мется на ледник, покрывающий всю Гренлан­дию, и по леднику пройдет через Гренландию до ее западного берега, до местечка Готгоб.

       Несколько минут Роальд сидел ошеломленный.

       Вот это путешествие! Пока он, Роальд, еще мечтает о дальних краях, его земляк Нансен уже готовится к проходу через недоступную, неизведанную Гренландию на лыжах.

       “Кто такой Нансен?”

       В статье о нем не было сказано ни слова, писалось только о его проекте. Может быть, это тот спортсмен, о котором иногда пишут в газетах?

       Роальд подошел к библиотекарю.

       - Скажите, пожалуйста, где я могу про­честь о Нансене?

       Библиотекарь пристально взглянул на Роальда и улыбнулся.

       - Ага, и вас захватило? Вы тоже непрочь пуститься с ним в поход?

       Роальд запылал от смущения: библиоте­карь точно выдал его сокровенную тайну, - ­он в самом деле непрочь пойти вместе с Нан­сеном... Но вслух он ответил:

       - К сожалению, я еще не вырос, чтобы пуститься в такой путь.

       Библиотекарь понизил голос:

       - Жалеть здесь нечего. Нансен затеял безумное предприятие. Прочтите-ка вот это.

       Библиотекарь подал Роальду тоненький юмористический журнальчик, ткнул пальцем в страницу.

       Роадьд прочел:

       “В июне месяце нынешнего года лаборан­том Нансеном будет дано замечательное представление: бег на лыжах по материковому льду Гренландии. Места для публики устроены в трещинах ледников. Брать обратные би­леты излишне”.

       И картинка была: среди ледяных гор лежит длинноногий человек с привязанными к ногам лыжами. Он замерз, его заносит снегом...

       Роальд нахмурился. Эта насмешка его обидела. Он протянул журнал назад библиотекарю, сказав строго:

       - Я хотел бы прочесть что-нибудь серьезное об этом деле.

       - Вам, я вижу, не нравится насмешка?- опять улыбнулся библиотекарь. - Но имейте в виду, затея Нансена похожа на безумие. Мало кто пишет об этом деле серьезно. Впро­чем, можете прочесть вот здесь и здесь.

       Библиотекарь подал Роальду две газеты. Кто же такой Нансен? Молодой ученый, живет в Бергене. Ага, он уже собирает спут­ников! Ему нужны три человека, привыкшие к полярным путешествиям, подготовленные научно. “Может быть, написать ему?” тороп­ливо подумал Роальд, и от одной этой мысли у него похолодели руки.

       Но тотчас он прикинул в уме: ему только пятнадцать лет, он никогда не путешествовал даже просто по морю, не только по полярным странам. И ему стало досадно на себя, - как он еще молод и неопытен!

       В этот вечер он пробыл в библиотеке до ее закрытия.

           Он перечитал все газеты и журналы, где говорилось о Нансене. Он увидел, как много есть людей, которые плохо верят в затею Нансена. Роальд сердился на них. Он упивался только теми статьями, в которых хвалили и одобряли планы Нансена.

 

И с того дня он стал напряженно следить за всеми приготовлениями Нансена. В газетах замелькали вести: Нансен нашел трех спутни­ков, тоже норвежцев. Это были: капитан Свер­друп, лейтенант Дитриксен и молодой кре­стьянин Тран. С ними едут еще два лапландца.

 

В апрельский яркий день Христиания про­вожала Нансена и его спутников. Вся на­бережная была запружена нарядной толпой. Суда в порту были украшены разноцветными флагами. Нансен шел с непокрытой головой среди толпы, стоявшей шпалерами. Роальд был возле мостков. Немигающими жадными глазами он смотрел на отважного путеше­ственника. Oн орал оглушительно “ура”, ма­хал шляпой. Когда пароход пошел, во всем порту загудели пароходы и на мачтах взви­лись флаги: “Счастливый путь!” С крепостных стен прогремел пушечный салют. Огромная толпа на набережной махала шапками, плат­ками, приветствуя путешественников.

 

Вот пароход прошел мимо старых стен кре­пости, скрылся за выступом берега, - толпа начала расходиться. Роальд ушел с набереж­ной последним.

 

И с того дня он каждое утро жадно хватался за газету: “А нет ли вестей о Нансене?”

Вести были скупы. Нансен прибыл в Ко­пенгаген. Нансен выехал в Шотландию. Нан­сен едет в Исландию, чтобы сесть на корабль “Язон”, который и доставит его к восточному берегу Гренландии. В начале июня была в газетах последняя телеграмма: “Нансен и его спутники сели на “Язон” и отправились в океан”. С того дня никаких сведений не было целых два месяца. Мучительное лето вышло для Роальда! Он напряженно ждал вестей, а их не было и не было. Наконец, уже в сентяб­ре, газеты напечатали короткое сообщение: “Еще в середине июля Нансен и его спутники в двух лодках отправились с “Язона” на берег Гренландии через пловучие льды”.

       А еще через месяц пришла новая весть: “Экспедиция Нансена благополучно перешла на лыжах через ледяные пустыни Гренландии и осталась зимовать на западном берегу в местечке Готгобе, куда корабли ходят только летом”.

       Это известие Роальд прочел в газете утром по пути в школу. Он повернул было назад, до­мой: хотелось сказать матери немедленно об этом величайшем событии. Но пойти - значит опоздать на уроки. Нет, нет! Он побежал в школу. Размахивая газетой, он ворвался в класс:

       - Нансен перешел Гренландию! Ур-ра!..

 

Герой

 

       Во всех норвежских газетах и журналах о Нансене появились восторженные статьи. Ро­альд каждый день по вечерам сидел в библио­теке до ее закрытия. Тот же библиотекарь, который несколько месяцев назад посме­ивался над Нансеном, теперь говорил льстиво:

       - Нансен? О, да! Нансен - наш герой.

       И в тех газетах, где когда-то ругали Нан­сена, теперь ему пели гимны.

       В журналах появи­лись портреты Нансена и его родных - отца и матери - и снимки до­мика, в котором он жил, училища, в кото­ром учился. Вот Нан­ceн-мaльчик. Белоку­рые подстриженные во­лосы, курточка такая же, какую носил в де­сять лет сам Роальд и носят все мальчики в Норвегии. Нансен увле­кался рыбной ловлей. Кто из мальчиков не любит рыбную ловлю!

       “Однажды малень­кий Фритьоф пошел на берег ловить рыбу. У него была большая удача клев был богатый, и скоро в его кор­зине плескалось десять больших рыб. Фритьоф заторопился и, закидывая удочку, махнул ле­сой так неудачно, что крючок впился в его верхнюю губу. Нестерпимая боль заставила его ухватиться обеими руками за крючок. Он попробовал вытащить его. Крючок держался крепко. Тогда Фритьоф с крючком в губе побежал домой. Кровь залила всю его куртку. Мать встретила его испуганным криком:

       - Что с тобой, мой мальчик?

- У меня в губе крючок, - стараясь быть спокойным, ответил Фритьоф.

Мать попыталась вытащить крючок рукою.

Крючок не вылезал. Тогда мать взяла острый нож, надрезала кожу на губе и вытащила крючок. Ни Фритьоф, ни мать не кричали, не плакали, как будто даже не волновались”.

“Заплакал бы я, если бы со мной случилось так? - сам себя спросил Роальд. - Пожалуй, заплакал бы. А с мамой... Она бы закричала от страха”.

Еще писали газеты: в детстве и юности Нансен увлекался лыжами, охотой, рыбной ловлей. Он умеет ходить на лыжах так, что мало кто сможет его перегнать. Он закалил себя постоянными упражнениями.

Все это было как раз то самое, что делал и Роальд.

Роальд был очень доволен: он идет по правильному пути. Когда-нибудь и он совер­шит большое путешествие в полярные страны. И вся Норвегия будет так же гордиться им, как сейчас гордится Нансеном.

Лето подкралось незаметно. Страна гото­вилась встретить Нансена. И вот настал день: все жители Христиании с утра направились в гавань. Берега фиорда, стены старой крепо­сти были усеяны народом. Сотни пароходов и тысячи лодок вышли навстречу пароходу, на котором ехали Нансен и его спутники.

Роальд и его три товарища в лодке вышли далеко в море. Их опередили только парохо­ды и большие елы. Вдали забелел пароход, тот, которого ждали. Пароходы прогудели трижды встречу, на всех мачтах взвились разноцветные флаги: “Добро пожаловать!”  Ро­альд впился глазами в пароход. Там, на баке, возле сигнального колокола, стояло шестеро. Четверо высоких людей и двое маленьких. Лодка Роальда встала на пути парохода. За­быв, что надо править парусом и рулем, маль­чики неистово закричали, замахали шляпами. Шестеро с парохода им ответили поклоном. Позади всех стоял Нансен, - Роальд сразу узнал его. Нансен вольным движением поднял над головой шляпу.

- С ними женщины! - сказал Петерсон, сидевший у руля, и показал на маленьких спутников Нансена.

- Это не женщины. Это лапландцы - Бал­то и Равно, - ответил Роальд (он уже знал по газетам и журналам каждого путешественника).

Пароход медленно пошел к пристани. Лод­ки и елы длинным хвос­том тянулись за ним. Со стен крепости гря­нули пушечные выстре­лы - приветственный салют. Тысячные тол­пы на берегу пели пес­ни, кричали “ура”.

Роальд, работая вес­лами изо всех сил что­бы не отстать от парохода, исступленно пел.

До глубокой ночи густая толпа стояла перед домом, в котором остановился Нансен. Роальд был в толпе. Едва Нансен показывал­ся на улице, его встречали громогласным “ура”, пением. Нансен в глазах народа был истинным героем.

 

Перелом

 

Неторопливо потянулись студенческие го­ды Роальда. Он изучал медицину. Но не эта работа была его главной целью. Этого хотела только мать. Сам же он попрежнему тайно готовил себя, чтобы сделаться полярным исследователем. Всю зиму, от ноября по апрель, он пользовался каждым свободным ча­сом, чтобы ходить на лыжах, и в лыжном спорте скоро достиг необыкновенных успе­хов. Он легко проходил пятьдесят километров за день, мог взбираться на горы, в беге на лыжах он был первым. Летом он увлекался греблей и футболом, - таким путем он всяче­ски укреплял свое здоровье. А ночи он прово­дил за изучением книг о полярных путеше­ствиях и изучал языки, которые ему рано или поздно понадобятся. Он говорил по-немецки, по-французски, по-английски.

Так проходил уже второй год его студен­ческой жизни.

Оставалось еще три года. Он окончит университет, получит диплом доктора, и тогда, тогда... он скажет матери правду. А пока за­чем ее беспокоить? Не завтра же он поедет в полярные страны. Он еще молод, у него нет опыта, нет знаний, он еще недостаточно закален.

Вот Нансен... Если бы быть таким, как Нансен!

В эту зиму о Нансене опять говорили все норвежские газеты. Нансен собирался в новую смелую экспедицию - уже к Северному полюсу.

К полюсу! К полюсу! Это как раз то, о чем мечтал Роальд.

Нансен строит корабль небывалой формы. У корабля нет киля, днище у него в виде кли­на. Когда полярные льды нажмут на него, ко­рабль поднимется вверх, на льды, а не будет раздавлен ими, как был раздавлен знаменитый корабль “Жанетта”.

Роальд уже читал о судьбе “Жанетты”. Она была затерта льдами у берегов Восточной Сибири, экипаж покинул ее, льды потащили ее к полюсу, по пути раздавили, и ее обломки через пять лет были выброшены на западных берегах Гренландии.

С обломками к берегам Гренландии при­плыли и брюки матроса Люиса Нороса. Брю­ки тоже проплыли через полюс или около полюса.

Как идет течение в Северном Ледовитом океане? От берегов Сибири, через полюс, к берегам Гренландии. Уже давно полярные путешественники заметили, как много сибирских сосен, елей, лиственниц валяется по берегам Гренландии. Этот лес вынесен в океан сибир­скими реками - Обью, Енисеем, Леной, в океане его захватывает ледяное течение, и лес плывет со льдами через полюс к Гренландии.

И Нансен решил на своем корабле проде­лать такой же путь, какой сделали сибирские сосны и лиственницы, обломки “Жанетты” и брюки матроса Люиса Нороса. На корабле он вмерзнет в лед и вместе со льдом проплывет через полюс к берегам Гренландии.

Смелый план Нансена потряс Роальда. Вот как надо работать и мыслить! Смелость, ши­рота взгляда, остроумие! Такой незначитель­ный случай сам по себе: брюки матроса и об­ломки корабля проплыли возле полюса,­ тысячи людей читали об этом, и сам Роальд читал, - а этот незначительный случай навел Нансена на великую мысль проплыть со льда­ми через полюс!

Роальд перечитывал все газеты и журналы, где писалось о Нансене.

Осенью корабль был закончен и спущен на воду. Имя ему было дано “Фрам”, что по-норвежски значит: вперед! Вперед через льды к полюсу!

Нансен поехал в Англию. Ему надо было узнать, что скажут о его плане специалисты. Роальд мысленно поехал с ним. Нансен сделал доклад в Лондоне в Географическом обще­стве в присутствии многих полярных путе­шественников. И ... план Нансена был отверг­нут. Адмирал Нерс просто сказал:

- Северного полюса достичь нельзя.

Нансена назвали смелым викингом, но в план его англичане не поверили.

Роальд возмущался: как можно не пове­рить? Ему все казалось ясным, простым, остроумным. Может быть, англичане не хотят верить из зависти?

Он страдал не меньше, чем сам Нансен. Он боялся: вдруг Нансен окажется от своего плана? Тогда… Что тогда? Тогда сам Роальд возьмется осуществить его. Как это прекрасно: на корабле проплыть через полюс!

Однако разговоры в Лондонском географическом обществе не смутили Нансена. Он вернулся в Норвегию и с новой энергией принялся за подготовку. Во что бы то ни стало он доведет свой план до конца!

Отъезд “Фрама” был назначен на Иванов день – 24 июня. День этот считается в Норвегии народным праздником. Еще накануне Роальд приехал из дому сюда к бухте Люсакер, где стоял “Фрам”. Одиноко он бродил по набережной, издали посматривая на корабль. Как жаль, что он молод и не опытен, - он мог бы поехать с Нансеном.

В ночь начался праздник. По всем горам загорелись костры, зазвучали песни. Молодые и старые плясали и пели. А Роальд печальный бродил среди веселящихся людей. Что скрывать? Он завидовал. Он завидовал тем, кто завтра поедет на “Фраме” к полюсу.

Наступил и Иванов день. С утра моросил дождь. Но все набережные у бухты Люсакер были заполнены народом.  Haнсен вышел из дверей своего дома. Его провожала жена с маленькой дочкой на руках. Позади шла толпа; в толпе был и Роальд. Нансен сел на маленький катер и понесся по бухте к “Фраму”. Толпа восторженно кричала “ура”, махала шляпами и платками. У пристани играла музыка. Вот катер остановился возле “Фрама”; Нансен взошел на палубу. “Фрам” расцветился флагами и направился из бухты к морю. Сетка мелкого дождя скоро скрыла его от глаз. Роальд еще долго всматривался в серую, неясную даль.

Угрюмый он вернулся домой. Сколько лет ему еще ждать? Два года, три, четыре?

Сердито он позвонил у двери. Ему почему­-то не открывали долго. Он ждал: сейчас за­гремит засов, и в двери появится мать; она почти всегда встречала его сама. Но в откры­той двери появилась пожилая женщина со­седка Марта. Роальд удивился: Марта очень редко у них бывала.

- А где мама? - растерянно спросил он.

Марта смешалась, сказала, понизив голос:

- Мать лежит.

Роальд торопливо разделся, побежал в комнату матери. Мать лежала с закрытыми глазами. Ее лицо пылало. У изголовья си­дел доктор Леви, сосед. Он сделал Роальду знак, чтобы тот молчал. Роальд спросил ше­потом:

- Что случилось?

Доктор тихонько ответил:

      - Очень серьезно.                    .

Он взял Роальда за руку, увел в соседнюю комнату и здесь сказал:

- Вероятно, она уже давно больна но перемогалась. Болезнь подкосила ее сразу.

Роальд сжал зубы, не сказал ничего. В самом деле, он замечал, что мать как будто больна. Она меньше с ним разговаривала, в последние дни все скрывалась в своей комнате, а он, постоянно занятый книгами и дума­ми, не замечал, как она живет.

Он вернулся назад в ее комнату. Мать попрежнему лежала с закрытыми глазами, с пылающим лицом. Хмурый доктор Леви на­клонился над нею, тронул ее веки, искоса взглянул на Роальда, покачал головой, словно хотел сказать: “Дело совсем плохо”. Роальд сел возле кровати у ног матери. Он смотрел тупо, как оглушенный, будто не мог понять, что происходит. Возле кровати еще появились женщины. Это были соседки: должно быть, они услыхали печальную весть. Они перегова­ривались шепотом. Доктор Леви взял Роаль­да под руку, увел в соседнюю комнату. А там уже стояли у двери брат Роальда Леон и его жена и еще какие-то люди. Все молча здоро­вались с Роальдом, говорили шепотом.

Роальд подошел к окну. Летняя ночь была полна тревожной тишины, будто и она тре­петно ждала: умрет или не умрет мать Роальда?

Мать умерла к утру.

 

Первое испытание

 

Смерть матери ошеломила Роальда. Неде­ли две после ее похорон он ходил, как оглу­шенный. Он ощущал вокруг себя пустоту. Был человек, который заботился о нем, любил его, - теперь он один на свете. Пустые ком­наты его угнетали. Дело валилось у него из рук. Но сильная воля и привычка все настойчивей звали его к работе. Теперь уже не нужно ни от кого скрывать свои мечты, можно отдаться целиком своей основной работе, итти прямо по пути к по­ставленной цели. И немедля Роальд прекра­тил занятия в университете.

Он почувствовал себя свободным. Он мог итти, куда хотел.

Впрочем, нет! Его еще ждала военная служба. Как все молодые люди его возраста, он должен был отбыть воинскую повинность. Пока он был студентом, ему давали отсрочку, а теперь он должен служить.

Роальд рад был пройти военную службу, чтобы здесь, в строю, по-настоящему испы­тать себя, силен ли он, вынослив ли, может ли он быть хорошим солдатом.

Военная служба в Норвегии в то время продолжалась всего несколько недель, она не могла надолго оторвать Роальда от его основ­ной цели. Он с большой готовностью пошел на призыв. И только один недостаток смущал его. Уже давно он заметил, что от постоянно­го чтения его, глаза стали портиться. Он обра­тился к доктору; тот нашел у него близору­кость и предписал носить очки.

Но Роальд отказался носить очки: он на­деялся, что зрение поправится. При приеме на военную службу его будут тщательно осматривать, откроют его близорукость и мо­гут забраковать.

Этого Роальд сильно боялся.

В назначенный час Амундсен с толпой мо­лодых людей пришел в воинское управление, где заседала врачебная комиссия. В большой комнате молодые люди раздевались догола и в таком виде выстраивались в очередь к столу главного доктора. Главный врач и три его помощника тщательно осматривали одного за другим. Амундсен с бьющимся сердцем подо­шел к столу: сейчас решится его участь.

Главный доктор осмотрел его с головы до ног и вдруг поднялся.

- Повернитесь-ка, молодой человек! - сказал он Амундсену.

Тот повернулся.

Доктор рассыпался в похвалах:

- Прекрасно, прекрасно, молодой чело­век! Какая великолепная мускулатура, как отлично вы сложены!

Он трогал пальцами руки и ноги Роальда - они были тверды, как железо. Старый доктор несколько раз обошел вокруг него, любуясь его сильной фигурой. Наконец он спросил:

- Каким образом, молодой человек, вам удалось развить такую мускулатуру? Передо мной каждый год проходят тысячи новобран­цев, но я не видел ни одной такой великолепной фигуры.

Амундсен ответил:

- Я много занимаюсь физическими упражнениями.

- И. давно занимаетесь?

- Уже шесть лет.

- А какими именно?

- Лыжи, футбол, гребля, пешие прогулки.

Старый доктор подошел к двери, что вела в соседнюю комнату, и крикнул:

- Пожалуйте-ка, господа, полюбоваться новым чудом.

Из двери в приемную вошли два офицера. Старый доктор показал на Амундсена.

- Полюбуйтесь. Вот вам образец челове­ка, который сам сделал себя богатырем.

Оба офицера обошли вокруг Амундсена, осмотрели его и тоже рассыпались в похва­лах.

Доктор забыл освидетельствовать его зре­ние, и Амундсен был принят на военную службу.

С рвением он занимался военным строем и гимнастикой, стоял на часах, совершал пере­ходы по горам и здесь впервые увидел, как далеко опередил он своих товарищей. Он был сильнее всех в роте и всех выносливее. Он легко переносил солдатские невзгоды.

К рождественским каникулам молодые солдаты были отпущены домой. Военная служба не была для Амундсена испытанием. Он мечтал о таких трудностях, которые похо­жи были бы на те, что приходится пережи­вать полярным путешественникам.

Зима в этом году была суровая, с вьюгами и морозами. Амундсен был рад ей: она напо­минала ему вьюги и морозы в полярных стра­нах. Сколько он читал о них!

“А что, если побывать в такую зиму где-­нибудь в пустыне? Как я буду там себя чувствовать?”

Он мысленно прикинул: времени у него свободного много, он мог бы куда-нибудь уехать на две недели. Но куда? Где в Норве­гии можно найти ледяную пустыню? Ба! А Хардангерское плоскогорье? Чем не пусты­ня? Если его пересечь с восточной стороны на западную, это будет Гренландия, только раз в сто поменьше.

Он торопливо припомнил все, что слышал и читал об этом плоскогорье.

Плоскогорье лежит высоко над уровнем моря. Там постоянно дуют холодные ветры, никто никогда там не бывает, лишь летом иногда забредают туда пастухи и охотники. Сравнивая описание полярных стран с описа­нием этого плоскогорья, Амундсен нашел в них много общего. Перейти через плоско­горье - значит узнать, что такое полярный путь. Только как одному пуститься в такой путь? Нужен верный товарищ, который в ми­нуту опасности поможет. Амундсен перебрал в памяти всех товарищей. Кого взять? И вспомнил: среди солдат был его старый това­рищ по школе, Иогансен. Иогансен - парень веселый, смелый, сильный. “Вот кого взять! Уговорю его”, решил Амундсен. Иогансен со­гласился тотчас.

Приятели готовились к этому путеше­ствию тщательно, как будто к полярному по­ходу. У них были крепкие лыжи и лыжные палки, спальные мешки из оленьей шкуры, походные мешочки с продовольствием. В ме­шочках ничего не было лишнего, только самое необходимое. Одежда их была очень тепла, но легка.

В первый же день рождественских каникул молодые путешественники отправились из Христиании пешком на лыжах к маленькой горной усадьбе Муген, которая находилась на восточной стороне плоскогорья.

К вечеру второго дня они добрались до усадьбы. Это был маленький домик, стоявший у самого подъема на плоскогорье. За доми­ком, с западной стороны, подымалось плоскогорье, а вниз от усадьбы, на восток, лежала долина.

Далеко в долине виднелись синеватые узо­ры лесов и небольшое темное селенье.

Молодых путешественников встретил ста­рик, владелец усадьбы. Он повел их к дому. Навстречу вышли два сына старика, их жены и старуха, жена владельца. Все они с большим удивлением смотрели на пришельцев. Ни летом, ни зимой сюда не заходили люди, и хозяева смотрели на путешественников подо­зрительно: зачем эти молодцы пришли сюда в такую пору, когда к усадьбе нет ни прохода, ни проезда?

Амундсен просил разрешения переноче­вать. Хозяин пригласил их в дом. В доме было всего две комнаты. Скоро на очаге закипел кофе, стол был накрыт, и все сели за ужин. И старому хозяину, и сыновьям, и особенно женщинам хотелось поскорей узнать, с каким намерением молодые люди к ним пришли.

- Куда же вы направляетесь? - спросил наконец старик.

Амундсен ответил просто:

- Мы хотим пройти через плоскогорье к маленькой усадьбе Гарен. Вы знаете такую усадьбу? Она лежит на восточной стороне. Отсюда не больше· ста километров.

Старик и его сыновья засмеялись: они думали, что Амундсен шутит.

- Как можно пройти по ледяным горам зимой, когда там не проходит никто даже летом? Нет, вы нам скажите правду: зачем при­шли сюда?

- Я вам правду говорю, - нахмурился

Амундсен.

Старик испытующе посмотрел на него и покачал головой.

- Вам что, жить надоело? Вы там заблу­дитесь, замерзнете, попадете в пропасть. Я и мои сыновья знаем это место вдоль и поперек: там опасно ходить даже летом.

- Все-таки мы пойдем.

- Сколько же времени вы намерены там

пробыть?

- Я думаю, мы пройдем через все плоско­горье в два дня. От вашей усадьбы до усадьбы Гарен сто километров. Мы умеем ходить на лыжах - этот путь мы сделаем легко.

- А где же вы переночуете?

- Мы переночуем в снегу. У нас есть спальные мешки.

Старик покачал головой.

- Ну и рискуете вы? Конечно желаю, что­бы вы благополучно прошли это путь, толь­ко что-то плохо верю. Вот что: как раз посе­редине плоскогорья есть пастушья хижина. Найдите ее и в ней переночуйте. Там есть дро­ва. По крайней мере, не замерзнете.

Сыновья старика и все три женщины слу­шали этот разговор с испугом, как будто ви­дели перед собой безумцев. Вот люди - обра­зованные и воспитанные, оба здоровые и мо­лодые, а идут на явную смерть.

После ужина все улеглись спать. Гостям отвели место у камина - самое теплое и по­четное: “пусть поспят... перед смертью”.

Приятели решили уйти как можно раньше. Но утром, еще до свету, началась метель. Снег крутился вихрем, - в двух метрах ничего не было видно. Итти в такую метель - значит в самом деле погибнуть. Наши путешественники решили переждать. Но прошел день, два, три, пять, а метель не прекращалась. И только в ночь на девятые сутки ветер наконец утих.

Рано утром Роальд и Иогансен тронулись в путь. Старик и два его сына пошли прово­дить их вверх по долине до того места, где начинался подъем на плоскогорье. Всю доро­гу они опять отговаривали Амундсена и Ио­гансена от безумной затеи.

- Вот видите, восемь дней дула метель. Она может повториться, вы заблудитесь и по­гибнете.

- Не погибнем! - бодро ответил Амундсен.

Все пятеро прошли три километра по до­лине, - старик показал едва заметную тропку, что извивалась между оледенелыми скалами. Тропка была занесена снегом.

- Идите здесь, это самый лучший подъ­ем, - сказал старик. - А наверху вам придет­ся итти уже по компасу: там никаких тропок нет и не было.

Путешественники сердечно простились с гостеприимными хозяевами и пошли по троп­ке вверх. Долго они карабкались по крутому подъему. Старик и его сыновья приветственно махали им снизу шапками, их голоса станови­лись все глуше и слабее. Целых два часа прия­тели лезли на гору. Сверху открывался вели­колепный вид на долину.

Амундсен развернул карту, вынул из кар­мана компас, показал Иогансену:

- Сейчас мы вот здесь, а итти нам надо так. Вот здесь приблизительно будет хижина, не сбиться бы нам с пути, пройти прямо на нее.

-       На спиртовке они вскипятили себе кофе, позавтракали и двинулись в путь. У каждого на ногах были лыжи, в руках палки, а за спи­ной спальный мешок из оленьих шкур, не­большой мешок с провизией и маленькая спиртовая лампа.

-       Их съестные запасы состояли из галет плиток шоколада, небольшого количества масла и бутербродов.

Перед ними была ровная плоскость. Всюду был только снег, снег, плотно укрывающий небольшие однообразные холмы. Холмы были совсем похожи один на другой. Поминутно поглядывая на компас, Амундсен шел впере­ди. Путники то поднимались на холмы, то спускались вниз, в небольшие долинки. Снег мягко скрипел под их лыжами. Оба опытные лыжники, сильные, они продвигались быстро. Но короток зимний день, - уже стало смер­каться, а кругом были все те же холмы все так же однообразно тянулись долины и низ­ко над снегами висели белесые облака. Ника­кой хижины нигде не было видно.

Иогансен затревожился:

- Найдем ли?

- Найдем, - твердо отвечал Амундсен.- Компас доведет.

Вот уже и совсем стемнело, а хижины все-­таки не было видно, и, только когда настала ночь, путешественники наткнулись на хижину. Роальд и Иогансен радостно прокричали “ура”, - они очень гордились, что смогли точно, только руководясь картой и компасом, дойти до маленькой хижины, затерявшейся среди этой пустыни. Хижина была занесена со всех сторон снегом. Они несколько раз обо­шли вокруг нее. Окна и дверь хижины были забиты досками. Амундсен поднялся на кры­шу, пробуя, нельзя ли пробраться в хижину через трубу. Труба была также заложена тяжелыми досками и была так узка, что через нее не пролезть. А надвигалась уже глубокая ночь, дул холодный ветер, путники сильно за­мерзли. Лыжами и палками они отрыли дверь от снега, ножами вырвали из досок гвозди и вошли в хижину. Эта ра6ота была так трудна, что оба они отморозили пальцы. Пришлось потом долго растирать их снегом.

В хижине лежали заготовленные дрова. Амундсен поднялся на крышу, убрал доски, что закрывали трубу. Иогансен стал разво­дить огонь в очаге. Дымоход, выстывший за зиму, не действовал, и дым валил в хижину, заполняя ее сверху донизу.

Около двух часов ушло на то, чтобы рас­топить печь. Путешественники вконец устали, но все-таки печь была разведена. Они согрели себе кофе, согрелись сами и, закутавшись в спальные мешки, улеглись на кроватях у сте­ны против очага.

Утром, едва забрезжил свет, они встали. Они думали, что теперь их мытарства кончились, им остается только пройти половину плоскогорья, они легко найдут усадьбу Гарен, как нашли вот эту одинокую хижину.

Но не радостно было утро. На дворе бу­шевала настоящая метель.

- Что же делать? - растерянно спросил Иогансен.

- А ничего не делать. Будем сидеть и ждать метель когда-нибудь кончится. Поляр­ные путешественники умеют ждать терпеливо.

- Но мы будем голодать. Давай поищем, нет ли здесь каких-нибудь запасов.

Они обшарили всю хижину, заглянули под лавки и под кровати и в углу нашли малень­кий мешок с ржаной мукой.

- Вот это будет нашей пищей, пока мы здесь находимся, а наши запасы мы трогать не будем, - сказал Амундсен. - Побережем их для дороги.

В котелке они растопили снег, в воду на­сыпали муки, сделали себе жидкую кашицу. Невкусна была самодельная кашица! Но полярные путешественники ко всему должны привыкать. Ели же спутники Франклина свои сапоги!

Два дня бушевала метель, и два дня прия­тели сидели в хижине, питаясь кашицей. На третий день метель приутихла, и путники пошли дальше.

Они знали, что с западной стороны пло­скогорья есть только два места, где легко можно было спуститься в долину: одно ме­сто - это усадьба Гарен, а другое - на пять­десят миль от нее к северу. Нужно было очень внимательно следить, чтобы точно выйти к намеченному месту; в противном случае можно сбиться с дороги, заблудиться, провалить­ся в пропасть и погибнуть. Они тщательно вы­брали путь и пошли. Амундсен поминутно развертывал карту, справлялся по компасу, но не успели они пройти и десяти километров, опять повалил густой снег, сразу потеплело, снег сделался мокрым. Попадая на разверну­тую карту, снег быстро смочил ее, карта пре­вратилась в кашу, и путники принуждены были бросить ее, итти только по компасу.

Перед ними были все те же невысокие холмы и все те же долины. Где-то за ними, далеко у обрыва, лежит усадьба Гарен.

 

На волосок от смерти

 

Шесть часов наши путники шли не оста­навливаясь. Уже стало смеркаться. Дальше горы слились с небом, и скоро надвинулась ночь. Ветер засвистал сильнее, снег плотной завесой падал со всех сторон, так что за три шага впереди не было ничего видно.

Путники шли теперь рядом, боясь потерять один другого. Иогансен явно выбился из сил, у него болели руки, отмороженные еще в тот вечер, когда они отрывали дверь хи­жины.

- Не могу больше итти, - сказал он Ро­альду.

- Что ж, расположимся здесь ночевать прямо в снегу.

Путники сняли лыжи, вытоптали малень­кую полянку, развернули мешки, поели не­много галет и бутербродов, забрались в спаль­ные мешки закрылись с головой. Маленькие мешки с провизией они положили у ног и воз­ле них воткнули палки в снег.

Вьюга все бушевала; мокрый снег быстро занес их с головой. Еще в пути, облепленные мокрым снегом, они сильно промокли, и теперь, когда они согрелись в мешках, снег стал таять, вода потекла с одежды, и мешки промокли изнутри. Так, мокрые, Амундсен и Иогансен лежали несколько часов.

Среди ночи ударил мороз; мешки начали промерзать, холод пробрался под одежду. Первым проснулся Амундсен. В темноте он заворочался и вдруг почувствовал, что совсем окоченел и не может разогнуться. С трудом он повернулся с боку на бок, дрожь пробе­жала по всему его телу. “Так, пожалуй, я за­мерзну, - подумал он, - не выпить ли спирта из, лампы? Авось согреюсь”. Лампа лежала у него в мешке с провиантом. Он вылез из спального мешка и в темноте начал шарить. Вот нащупал лыжные палки, - как раз возле этих палок лежал и мешок, зарытый в снегу. Он вырыл одну ямку, другую, третью, - меш­ка нигде не было. Амундсен забеспокоился и разбудил Иогансена.

- Послушай, где твой мешок?

Иогансен вылез из спального мешка, тоже начал шарить. Мешка с провиантом не было. Так целый час они рыли руками сугробы, а холодный ветер наносил на них целые тучи снега. Продрогнув до костей, они прекратили поиски.

- Отыщем утром, когда рассветет.

Измученные, они опять забрались в спаль­ные мешки и пролежали так до рассвета. На рассвете они опять рыли лыжами и палками снег вокруг того места, где ночевали. Оба, мешка с провиантом исчезли бесследно. Вероятно, лисицы утащили их.

- Ну, что ж искать напрасно, - сказал Амундсен. - Пойдем голодными.

Товарищи переглянулись. Они понимали, что теперь положение их очень опасно: если им не удастся скоро выйти куда-нибудь к жилью, они погибнут от голода. Нельзя было терять ни одной минуты. Надо итти немедлен­но, пока есть силы. Оба быстро собрались, встали на лыжи и, сверяясь с компасом, опять пошли дальше, к усадьбе Гарен. Скоро пова­лил такой густой снег, что они ничего не мог­ли разглядеть впереди себя даже на несколь­ко шагов.

“Куда нас выведет такой путь? Может быть, мы кружимся где-нибудь уже возле спуска? Мы можем попасть в пропасть и по­гибнуть”, думал каждый про себя.

- Послушай, Роальд, - сказал Иоган­сен, - нам надо вернуться. Мы найдем хижи­ну, опять отдохнем в ней и пойдем назад, к усадьбе Муген.

Роальд минуту подумал: в самом деле, если в такой тьме итти дальше, то куда они при­дут? Спуск с плоскогорья найти в такую погоду невозможно.

- Что ж, - сказал он товарищу, - вернемся.

И, голодные, промерзшие, они повернули назад, к востоку, на поиски хижины. Не прошли и нескольких километров по этому пути, как наступила ночь. Опять повалил сырой снег. Теперь вся одежда на путниках про­мокла.

В темноте они добрались до небольшой скалы и здесь укрылись от ветра.

Роальд сказал:

- Давай выроем ямы, завернемся в мешки, залезем в эти ямы, в снегу мы отлично переспим.

- Нет, я не могу, - ответил Иогансен. - ­У меня нет сил.

Иогансен залез в мешок и здесь же упал на снег в полном изнеможении, а Роальд лыжами и палками вырыл себе глубокую яму и укрыл­ся с головой. Он множество раз читал, как путешественники в полярных странах не раз спасались таким образом от мороза и ме­телей. В снегу теплее, чем на открытом воз­духе. В снегу он быстро согрелся и, измучен­ный дневным переходом, скоро заснул.

Мокрый снег толстым пластом укрыл яму и совершенно закупорил вход. Перед утром ударил мороз, такой сильный, что сковал весь снег вокруг. Ночью Амундсен проснулся. Oн лежал на спине, прикрывая правой рукой глаза. Все его тело окоченело, и, сколько он ни пробовал, пошевельнуться не мог. Под его локтями спальный мешок трещал, потому что он промерз весь. Промерз и весь снег кругом.

“Что это, я, кажется, вмерз в ледяную глы­бу?” подумал Амундсен, цепенея от ужаса. Он делал отчаянные усилия, чтобы освободиться, но снег не поддавался. Амундсен стал звать своего товарища, но голос гас где-то рядом, возле рта. Так, вероятно, кричит в гробу за­живо погребенный.

“Мы погибли”, решил он про себя. Ему представилось, что Иогансен тоже лежит в снегу замерзший и не может освободиться. Он так сильно заволновался, что на момент поте­рял сознание. Но воля! Воля! “Прежде всего спокойствие, - сказал он сам себе, - не надо волноваться, иначе я задохнусь”. Он спокой­но лежал раздумывая, что теперь предпри­нять. Вдруг он услышал отдаленные крики: “Роальд! Роальд!”

Это звал его Иогансен. Он не попал в ле­дяную ловушку. Иогансен отчаянно кричал,­ до Роальда доносились лишь слабые звуки. Он пытался ему ответить, но голоса не было. Иогансен долго кружил по тому месту, где они заночевали. На белом снегу он заме­тил несколько волосков шерсти, - это были волоски от наружной поверхности спального мешка Роальда. Иогансен копнул палкой и тут обнаружил, что под снегом действительно лежит Роальд.

Он изо всех сил принялся откапывать то­варища. За ночь снег так смерзся, что был тверд, как лед. Вытащить Роальда было не­легко. Целых три часа понадобилось на то, чтобы высвободить Роальда из ледяной мо­гилы.

 

                                                                                                                               

Их не узнают

 

Когда Роальд вылез из спального мешка, он едва держался на ногах от слабости. Иогансен сел на снег в полном изнеможении; от него валил пар. Он сбросил шапку и рука­вицы, хотя ветер попрежнему наносил целые тучи снега.

Была еще ночь, кругом ни зги не видно. Но путники уже не могли оставаться на этом месте за скалой, не могли больше спать.

- Пойдем, - сказал Роальд.

- Пойдем, - откликнулся Иогансен сердито.

Они привязали лыжи, закинули за плечи спальные мешки и вышли из-за скалы. Роальд зажег свечку, посмотрел на компас, наметил путь.

- Будем итти по звездам. Куда-нибудь придем.

Молча они двинулись в путь. Ветер утих. Небо на востоке чуть забелело, но тьма еще попрежнему лежала непроглядно. Иогансен шел впереди Роальда шагах в тридцати. На беловатом снегу Роальд отчетливо видел своего товарища, который торопливо шагал на лыжах. Вдруг Иогансен мгновенно исчез, будто провалился сквозь землю. Роальд на лыжах несся во всю силу к тому же месту, где исчез Иогансен. Он подумал, что Иогансен упал с обрыва. Откуда-то снизу долетел голос:

- Роальд! Не двигайся с места! Я свалился!

Роальд снял лыжи, осторожно подошел к обрыву. Иогансен черным пятном виднелся далеко внизу.

- Ты жив? - крикнул Роальд.

- Жив и невредим Я упал на спину, на спальный мешок.

Роальд, лежа на краю обрыва, палкой нащупывал, где можно спуститься вниз. После долгих поисков место было найдено, и Роальд помог Ио­гансену подняться наверх.

- Будем здесь ждать до рассвета, иначе можно голову сломать.

Они закутались в спальные мешки сели на краю обрыва и стали ждать утра. Обоих мучил жестокий голод.

Уже четыре дня прошло с тех пор, как они в последний раз обедали в усадьбе Муген, и два дня прошло, как они ели кашицу из муки. Силы их убывали с каждым часом. Чтобы утолить немного голод, они то и дело пили воду. Здесь, на плоскогорье, было много небольших озер; из-под льда вода пробивалась по кам­ням. Они пили столько, что животы у них были полны.

Когда рассвело, они двинулись в путь даль­ше. Они шли целый день без всякой надежды, что скоро придут к человеческому жилью. Кругом были однообразные холмы и долины, окутанные льдом и снегом.

Уже начало вечереть. Они с беспокой­ством оглядывались кругом: неужели им, промерзшим и голодным, еще раз придется ночевать под открытым небом в спальных меш­ках? Вдруг Роальд заметил в сумраке какое-­то строение, черневшее далеко впереди. Они прибавили ходу и скоро увидели небольшой сарай, полный сена. Вокруг сарая были лыж­ные следы. Амундсен радостно закричал:

- Ну, теперь мы спасены! Переночуем здесь, отдохнем, а утром пойдем по лыжным следам.

Они сняли лыжи, залезли в сарай, глубоко зарылись в сено и пролежали целую ночь. От усталости они спали, как убитые.

Утром первым проснулся Роальд. Он вылез из сарая, надел лыжи, сказал:

- Пойдем посмотрим, где мы находимся.

Иогансен ответил мрачно:

- Я не могу двигаться, я измотался.

- Ну, тогда ты подожди, я пойду на разведку один по лыжным следам.

Роальд быстро прошел небольшую пло­щадку, обогнул холм и вдали увидел черную фигуру человека. Человек шел куда-то в сто­рону. “Это охотник идет осматривать свои ло­вушки на куропаток”, решил Роальд.

Изо всех сил он побежал к человеку, зама­хал шапкой, закричал.

Человек сначала остановился, удивленно всматриваясь, кто к нему может бежать из-за холмов, потом вдруг повернулся и со всех ног пустился наутек.

Человек вообразил, что перед ним дух, бродящий по ледяному плоскогорью.

Так они несколько минут бежали по снеговой равнине.

Роальд непрерывно кричал:

- Подожди, подожди же, товарищ!

В голосе его было столько отчаяния, что человек, наконец, остановился. Издали он спросил:

- Кто ты такой?

- Мы заблудились, мой товарищ умирает от истощения. Вон в том сарае. Далеко ли до жилья?

- До жилья недалеко, ·только час ходь­бы. Вон там, под горой, находится усадьба Муген.

- Не может быть! - воскликнул удивлен­ный Роальд.

Он не верил своим ушам. Целых четыре дня они бродили здесь, по обрывам, по снего­вой пустыне, и пришли опять туда же, откуда вышли.

- Ну, теперь я побегу за своим товари­щем, - сказал Роальд.

Он быстро прошел путь до сарайчика. Иогансен уже выбрался из сена и сидел теперь у стены.

- Живо собирайся! - закричал Роальд. - Через час мы будем в усадьбе.

Иогансен собрал последние силы, встал на лыжи, но привязать их уже не мог, - пальцы на обеих руках у него были отморожены. Роальд сам привязал ему лыжи, и путники пошли назад по лыжным следам. Скоро они стали узнавать местность: вот те холмы, которые они увидели впервые, вот и долина. Они спустились с обрыва без особых трудно­стей. Маленький домик усадьбы Муген был на этот раз занесен выше крыши; только с одной стороны заботливые хозяева счистили снег со стен, с окон и с крыльца.

Роальд постучал в дверь. Выглянул сам хо­зяин, осмотрел наших путников с головы до ног, пригласил нехотя:

- Войдите.

Роальд и Иогансен оставили лыжи у крыльца, вошли в дом. Три женщины пряли пряжу. Сыновья старика вырезали что-то из дерева. Все пристально и недружелюбно по­смотрели на непрошеных гостей. Роальд уди­вился: с этими людьми пять дней назад они так сердечно попрощались, те радушно зва­ли их притти снова к ним, а теперь смотрели на них с недоверием, недружелюбно.

- Вы нас не узнаете? - спросил Роальд.

Старик угрюмо усмехнулся:

- Узнать трудно, потому что мы впервые вас видим.

- Нет, не впервые. Мы были пять дней тому назад здесь. Вы проводили нас до подъема на гору.

Старик нахмурился.

- Разве это вы? - спросил он недоверчиво.

Все осматривали гостей с головы до ног.

- В самом деле это вы! - крикнул моло­дой крестьянин. - Я помню, куртка ваша мне понравилась. Вот она.

- Да, да, теперь мы узнаем. Но что же с вами случилось?

Роальд, а потом и Иогансен подошли к маленькому зеркальцу, что висело в простен­ке, - они не узнали себя. Заросшие клочковатыми бородами, с ввалившимися щеками и глазами, глубоко сидевшими в орбитах, они были похожи на мертвецов.

- Мы едва не погибли, - сказал Роальд. - Мы уже два дня ничего не ели.

- Ага, я же вам говорил, вы меня не хо­тели слушать, - сказал старик торжествую­ще. - Ну, мать, скорей давай им есть.

Тотчас все три женщины захлопотали во­круг очага и накрыли на стол.

Три дня наши путники прожили в хижине, отдыхая от своего страшного путешествия и набираясь сил. На четвертый день они верну­лись в Христианию.

Три года спустя Амундсен случайно узнал: хозяин усадьбы Гарен, выйдя однажды утром из дому, увидел всего в нескольких шагах от своих дверей лыжные следы. Следы вели откуда-то с востока. А с востока в это время года никто никогда к усадьбе не подходил. Удивленный крестьянин долго шел по лыжным следам, - они увели его далеко за хол­мы. Было видно, что здесь прошли два чело­века. Значит, Амундсен и Иогансен в метель подходили к самым дверям усадьбы и не за­метили ее в темноте.

 

МАТРОС

           

По окончании военной службы Амундсен был совершенно свободен и мог всецело отдаться своей работе.

В последние годы, изучая книги о полярных путешествиях, он заметил одну странность: начальники полярных экспедиций, отправляясь в плавание, почти всегда нанимали чужое судно, так что на судне были две вла­сти: капитан и начальник экспедиции. В дол­гие полярные зимы между людьми происхо­дили ссоры, капитаны не всегда подчинялись начальникам экспедиций, часто не хотели ехать туда, куда им приказывали ехать на­чальники экспедиций, и в конце концов из-за таких ссор экспедиции погибали.

Амундсен решил сделаться капитаном, чтобы самому вести судно. Но для этого надо было, чтобы капитан знал всю морскую служ­бу, начиная от матроса. На это требовалось много лет. “Что делать? Жаль терять время, но капитаном надо быть. Надо? Тогда и раз­думывать не следует”, рассудил Амундсен и в ту же весну решил поступить матросом на парусное судно. Из Христиании он поехал в Тонсберг, откуда в Ледовитый океан уходило множество судов на тюленьи и рыбные промыслы. Тонсберг находился на берегу моря. Морские ветры дуют здесь вольно. Сотни кораблей стоят вдоль набережной.

Три дня Амундсен ходил по гавани, высматривая, какое судно лучше других. У дальнего мола стоял большой трехмачтовый парусник «Магдалена». Роальд несколько раз прошел взад и вперед по набережной, осмат­ривая судно. От «Магдалены» отчалила шлюпка с тремя матросами. Когда матросы вылезли из шлюпки на набережную, Роальд подошел к ним, поздоровался, спросил:

- Куда идет “Магдалена”?

- На Шпицберген, за тюленями, - ответил матрос.

“Ага, на Шпицберген? Для меня очень подходит», про себя отметил Амундсен и спросил: